Под конец сезона на Новой сцене Александринки премьера: молодой режиссер Антон Оконешников в команде с саунд-дизайнерами Даниилом Короткевичем и Даниилом Григорьевым поставил спектакль по революционной поэме Блока «Двенадцать».
Приходя в зал Новой сцены, всегда ожидаешь чего-то экспериментального — визуального ряда, организации пространства, композиции. Новая сцена — одно из немногих театральных пространств в городе, где художники не просто могут позволить себе эксперимент, но и располагают технологическими возможностями. В их распоряжении — сцена, которую можно по-разному перестраивать, качественный звук, мониторы, а главное — юные актеры, сценографы, и как в случае спектакля «Двенадцать», саунд-дизайнеры, готовые с энтузиазмом поддержать новый проект.
Спектакль «Двенадцать» по поэме Блока органично существует в лоне общего замысла Новой сцены. Художники продолжают театральные поиски: четыре крупных проектора расставлены по кругу, в центре камера и онлайн трансляция, картинку которой оператор выводит на экран, внутри круга — три десятка стульев, повернутых спиной к центру. Нет ни привычной сцены, ни границ между публикой и актерами, все слито. Занимая свои места, зрители растворяются в театральном действии. Вся форма, вся организация спектакля как бы кричит публики: «Здесь все по-новому, сейчас будет эксперимент!». И в этом есть своего рода художественный спойлер — заходя в зал, зритель уже готовится к театральной ревизии.
Спектакль по Блоку вышел коротким, но не стремительным. Авторы разделили постановку на две части. Первая часть — пролог, вторая — история красногвардейцев, Катьки, Ваньки, Христа. Их играют молодые актеры — Василиса Алексеева, Оксана Обухович, Николай Белин, Дмитрий Бутеев, Иван Ефремов, Виктор Шуралев. В прологе трое из них рассказывают свои истории: никакой игры, просто искреннее общение со зрителем. Всего три, личных и трогательных рассказа о сложных событиях в жизни парней. И только потом начинается другая история — история Петрограда семнадцатого. Первая часть снижает скорость действия, убирает драйв. Между двумя блоками — историями актеров и инсценировкой самой поэмы — образуется шов. Шов слишком заметный. Настолько, что зритель спрашивает себя: как эти две части, которые отдельно друг от вполне самоценны, связаны в едином спектакле? Позже режиссер, уже во время встречи с публикой, рассказал, что хотел показать индивидуальность каждого из героев:
—Для меня, — объяснял режиссер время общения со зрителями. — это не просто толпа. У каждого из них — своя биография, свое прошлое. Начиная постановку с личных историй, я показывал залу — они что-то больше, чем группа революционеров, что каждый из них самоценен и оригинален.
Но те три актера, которые делятся своими биографическими рассказами: то об армии, то о смерти деда, во время пролога еще не ассоциируются у зрителя с будущими персонажами революции. В начале они существуют в другом времени, с другим настроением, и с иной целью.
Со второй частью начинается словно другой спектакль. Полностью гаснет свет. С разных мест зала-сцены издается цокот, шипенье, смех. Появляются шумы — современного Петербурга или дореволюционного Петрограда. Или того и другого. Актеры начинают читать знаменитые фольклорно-революционные стихи Блока:
Черный вечер.
Белый снег.
Ветер, ветер!
На ногах не стоит человек.
Ветер, ветер —
На всем божьем свете!
Блок звучит резко, насыщенно. То с одного угла, то с другого доносится не то слово, не то рыданье. Черные фигуры начинают постепенно показывать себя, передвигаясь по сцене. А стихи продолжают литься:
Гуляет ветер, порхает снег.
Идут двенадцать человек.
Винтовок черные ремни
Кругом — огни, огни, огни…
Вначале зритель скорее слушает, чем смотрит на актеров — вокруг то щелканье, то напев частушки, то смешок красногвардейца. Мы словно находимся внутри партитуры, как заложники музыки, следуем за ней — от ноты к ноте. А выйти не можем — свет потух. Звук, слетаясь с разных концов пространства, объединяет и даже сковывает зрителей. Если Блок соединяет в своей поэме городской шум через слово, то авторы «Двенадцати» делают это напрямую — помещая зрителя в пространство шума, лишая его полноценного визуального ряда. А актеры, расставленные, распластанные по пространству сцены, цепляют внимание публики с разных концов междометьем или рифмой.
Первые несколько минут интенсивного, крепкого действия повторяются на протяжении всего спектакля: свист, чтение Блока, густые, черные фигуры. Вторая часть также разделена еще на несколько событий, как в поэме, но различить их друг от друга сложно. На мониторах периодически будут появляться лица актеров — милое личико Катьки или агрессивный вид красного солдата. Но действие развивается уже по накатанной колее, линейно, не отходя от темпа, от ритма стиха. Цокот, стук, темные силуэты на фоне монитора, передвижение вокруг зрителей на разной скорости и где-то в углу сентиментальный всхлип актрисы.
Второй части не хватает актера — его тела, характера, не хватает драмы. Крупные мониторы, общая черная масса солдат, экспериментальный звук и темнота — все это создает колорит постановки, насыщает его внешнюю сторону. Но так же и сдавливает актера. В этом действительно и трогательном, и трагичном сюжете не хватает человека. Солдаты становятся биомассой, черным, необъяснимым потоком, а персонажи вроде Катьки и Ваньки— мелкими пятнашками в этой струе. Вместо драматической истории, наполненной конфликтом, борьбой героев, на сцене создан плакат — яркий, рельефный, запоминающийся, но плакат. И ни образ Христа в «белом венчике из роз», ни звук виолончели не оппонируют тому полукриминальному, полумифическому хаосу который разыгрывается на сцене.
Спектакль «Двенадцать» получился ярким, бравурным действием. Дефицит драматизма компенсируется гротеском, юношеской, свежей игрой. В часовом сценическом действе чувствается желание менять современный театр, раздвигать границы возможного, расти. И сам этот жест — театральной молодости, очень нужен современной российской сцене. И если в конце сезона спектакль предстал перед зрителем еще в виде черновика, работы экспериментальной, полулабораторной, то, наверняка, уже к следующему сезону он станет законченной, устоявшейся постановкой, откроется зрителю по-новому.
Текст: Марк Радницкий
Фото предоставлены Александринским театром