Приближается церемония вручения театральной премии ПРОРЫВ — а это значит, что в начале марта в Петербурге, помимо номинированных на премию спектаклей, можно увидеть спектакли off-программы. «Идиот» московского Театра Наций — один из них. Именно в нем 2 марта можно было увидеть Ингеборгу Дапкунайте в мужской роли.
Спектаклю «Идиот» нет еще и полугода, но разговоров о нем уже было предостаточно. «Достоевский в жанре черной клоунады», «Цирк вместо психологизма», «Спектакль-анимация», «Перепутанные женские и мужские роли» — интригующих фраз в анонсе и зрительских отзывах хватает. Не менее интригует и распределение ролей – взять хотя бы то, что князя Льва Николаевича Мышкина играет любимая многими Ингеборга Дапкунайте! Стоит ли говорить, что этот спектакль в Петербурге ждали с нетерпением? И ждали настолько, что организаторы решили пойти зрителям навстречу и сделать сразу два показа в один день — и оба прошли при полном аншлаге.
Анонс цепляющими фразами будоражил не зря. Спектакль и вправду бомба – других слов не подобрать. Это ядерный черно-красный (в цвет всего спектакля) взрыв, как сигнал из самого ада. И ад действительно был: белая круглая платформа, поделенная надвое такой же белой перегородкой, окрашивалась то в кроваво-красный, то в тотальный черный цвета; дверные и оконные проемы в перегородке по форме напоминают гробы. И три деревянные лошадки несут героев Достоевского по этому кругу — ну не иначе как всадников апокалипсиса.
Ад есть ад, все вокруг горит и пылает. А когда все настолько жутко, что терять уже нечего, остается только смеяться. Вот и получается черная клоунада, заявленная в качестве жанра спектакля. Клоунаду по Достоевскому разыгрывают лишь четыре актера — Ингеборга Дапкунайте (Мышкин), Евгений Ткачук (Рогожин), Павел Чинарев (Аглая) и Роман Шаляпин (Настасья Филипповна). К слову, Чинарев и Шаляпин успевают перевоплощаться и в других персонажей — Лебедева, Ипполита, Ганю, которые возникают точечно, набросочно и тут же исчезают, оставив четверку главных персонажей разбираться в своих страстях.
Все персонажи — с выбеленными лицами и со страшным гримом, точно клоуны из страшной детской сказки. И Мышкин тут, конечно же, Пьеро, а Рогожин со зверской красной улыбкой — Арлекин. Узнаваемые, уже классические приемы клоунады сменяются новыми, неожиданными находками режиссера. Логика нарочито нарушена, предугадать развитие становится невозможно. Эти клоуны существуют по исключительно своим законам. Они бегут по кругу, а платформа и без того вертится вокруг своей оси, придавая их движениям бессмысленность и бесконечность.
Женские роли в исполнении мужчин не возмущают — Диденко не ломает актерам природную пластику и не пытается добиться от них женственности. Они резкие, грубые, сильные, властные. Готическая Аглая, в черном парике и черной шубе поверх полуобнаженного тела, — как символ смерти, Настасья Филиппова — высокая блондинка в блестящем платье, точно змея извивается вокруг Мышкина, — страсть. Такие гротесковые, возвышающиеся над миром Смерть и Страсть становятся для маленького хрупкого Мышкина-Дапкунайте страшным маятником, гипнотизирующим и увлекающим за собой.
Князь Мышкин попал в этот ад и закрутился вместе со всеми в жуткой воронке. Они — фрики и монстры, он — наивный ребенок, с большущими глазами, которые видны даже с последних рядов, с цыплячьим писком вместо слов, мелкими шажочками и плоской деревянной пластикой… Вокруг него похоть и обман, страсти и пороки, а он, будто бы случайно натыкаясь на все это, удивленно пожимает плечами и неосознанно лезет в самую гущу событий, пытаясь распутать змеиный клубок.
Он вмешивается в этот бурлящий хаос, и все еще больше начинает переворачиваться вверх тормашками. Рогожин замахивается на Настасью Филипповну, а Мышкин, потянув за ниточку от его красной перчатки, его останавливает. Ниточка продолжает тянуться и вытягивает из-за перегородки Ганечку, держащего в руках тот самый большой пакет с деньгами. Он лихорадочно разворачивает его, а пакет разрастается на глазах, Ганечка путается в этом одеяле из бумаги, мечется под ним, словно в агонии, и буквально сгорает, свернувшись под скомканной бумагой, освещенной ярким красным прожектором, точно превратившись в пепел. На подобном приеме и строится спектакль — из одного, казалось бы, случайного движения разворачивается целая цепочка действий, ведущая к мощной взрывной сцене.
В спектакле практически нет слов, только танец и пантомима, местами смешная, местами страшная. И в этой пантомиме драматические актеры чувствуют себя настолько свободно, что, кажется, иной формы и быть не могло. В синхронных движениях ясно читаются отношения и характеры грубого, необузданного Рогожина, скользкого Гани, потерянного Мышкина. Ингеборга Дапкунайте сделала своего Мышкина каким-то совершенным ангелом — хрупкий, точно хрустальный, невесомый, такой трогательный и немного жалкий. Но при этом он единственный цельный во всем этом вихре ада. Вокруг него актеры меняются ролями или раздваиваются на нескольких персонажей, моментально перевоплощаясь из одного в другого, а он один, точно центр вселенной, остается неизменным.
А эта самая вселенная (разумеется, адовая), по которой бродят персонажи, создается из музыки и света. Сцена крутится, а на перегородке возникают фантастические проекции. Видеограф Илья Старилов и художник Павел Семченко (Театр АХЕ) пускают по стене скорпиона, заливают все кроваво-красной краской, превращают стену в поезд, а пугающие Мышкина мысли о всевидящих глазах Рогожина — в реальное их появление в виде проекций и головных уборов. Композитор Иван Кушнир сопровождает все это действие космической электронной музыкой, так точно дополняющей визуальный ряд.
Создатели спектакля работают вместе далеко не над первым проектом. «Конармия», «Земля», «Шинель.Балет», «Ленька Пантелеев», «Флейта-позвоночник» — после такого количества совместных работ они уже идеально чувствуют друг друга, и все составляющие оформления спектакля сливаются в плотное единое целое, образуя на самом деле свой мир.
Стремительный ритм и верно расставленные акценты позволяют рассказать «Идиота» Достоевского за каких-то полтора часа. Конечно, о передаче полного сюжета романа тут и речи быть не может. Это ассоциативный ряд сцен, из которых лепится своя история — история князя Мышкина и кишащих чувств вокруг него, в которые он и оказывается в итоге завлечен. И все эти чувства во всем их многообразии воплотились в черной клоунаде Максима Диденко. Утрированные и образные эмоции со сцены выходят в зрительный зал, превращаясь в эмоции подлинные, с которыми зрители и выходят после спектакля. А как иначе? Это театр Диденко, и не прочувствовать его просто невозможно.
Текст: Яна Чичина
Фото предоставлены пресс-службой театра