10 апреля PROтеатр побывал на премьере моноспектакля Александра Худякова «Мамон. Ценность, взятая в залог». А вскоре после этого мы встретились с Александром, чтобы обсудить постановку, поговорить о том, как отличить искусство от подделки и можно ли продать вдохновение.
— Александр, премьера состоялась. Какие впечатления у Вас от первого показа?
— Конечно же, я счастлив, что всё получилось: премьера состоялась, пришло много зрителей. Самое радостное – это то, что мысли, которые мы хотели вложить в постановку, донести до публики, были прочитаны, поняты. Хотя с точки зрения актерского исполнения, честно говоря, у меня к себе много вопросов. Но это наша «кухня». В спектакле много завязано на технической стороне – видео, свет, звук. Это не просто элементы картины, а важные фигуранты, можно сказать, партнеры, которые существуют, с одной стороны, отдельно от моего персонажа, а с другой – то поддерживают героя, то мешают ему, вступая с ним в некое противоборство. На репетиционной площадке многие из технических моментов были не до конца ясны, а на сцене нам удалось порепетировать совсем немного. Поэтому во время премьеры не покидало ощущение тревоги: кроме роли приходилось думать о вещах, которые не должны касаться актера. Это немного мешало. Когда есть режиссер – все просто, ты ему отдаешься, доверяешься, и не думаешь больше ни о чем, только о роли. А когда отвечаешь за все сам…
— А как получилось, что Вы взяли на себя и режиссуру, и актерскую работу в рамках одного проекта, одного спектакля?
— Так сложилось еще с университета. Я окончил университет культуры (Прим.: ныне — Санкт-Петербургский государственный институт культуры), актерско-режиссерский курс. Мне казалось, что нам мало давали высказываться на первых порах. Хотелось больше делать самому, да и не только мне. Очень много тогда появилось работ на одного – двоих участников, например, я играл моноспектакль «Стрижка» по Виктору Славкину, однако эту работу делал другой режиссер. Затем была моя самостоятельная режиссерско-актерская работа «Записки Сумасшедшего», потом – выпускной спектакль «Я, Фейербах» (моноспектакль, где я был только режиссером). А после – фестивали Solo, Монокль и другие (участвовал с «Записками сумасшедшего»). Не все получалось гладко: были и огорчения, и попытки поиска формы, способа подачи. Фестиваль «Короче» в Эрарте стал поводом еще больше приблизиться к жанру моноспектакля, разобраться в нем. «Мамон. Ценность, взятая в залог» — логическое продолжение этой работы, а дальше в планах – «Посторонний» А. Камю. Этот спектакль я начинал делать года два назад, и теперь пришло время к нему вернуться.
— И все-таки, кем больше себя ощущаете – актером или режиссером?
— Я точно знаю ответ на этот вопрос! Больше всего мне нравится быть соавтором. Причем для меня не важно, актерская это работа или режиссерская, важно быть погруженным в процесс создания, быть его частью. Рассказывая историю Н. Гоголя, чувствую себя соавтором писателя.
— Почему именно Николая Васильевича выбрали себе в соавторы?
— Мне интересен совершенно определенный период его творчества — период «Петербургских повестей». Молодой человек (писателю ведь тогда было около 25-ти) приехал в Петербург, пытается как-то встать на ноги. Он и боится города, и невероятно любит его. Мне кажется, я очень чувствую этот период. Безусловно, не все пока постигаю, но тем не менее. А почему именно «Портрет»? Долго шел к пониманию актуальности этого произведения. Помню, подошел к Ане Подволоцкой (художнику спектакля «Мамон. Ценность, взятая в залог») с предложением сделать работу по «Портрету». Она спросила: «О чем будет спектакль?». А я в тот момент не смог внятно объяснить, и Аня мне ответила: «Сначала пойми, а потом приходи». Ну и, в общем, три года я понимал. Зато теперь идея выстрелила, захватила – спектакль мы сделали о том, что всякое искусство продается. Когда я это осознал – стало страшно. Я углубился в изучение современной живописи – постмодерн, метамодерн. Понял, что ценность этих направлений – в актуальности, в соответствии идей и художественных средств сегодняшнему дню. Но страшно, когда это начинают использовать подражатели – с целью наживы, ничего не вкладывая от себя, не оставляя подлинного. И отличить этот обман – очень сложно.
— Сложно. И как же, на Ваш взгляд, отличить истинное произведение искусства от иллюзии?
— Пожалуй, еще при первом столкновении с Гоголем я нашел для себя ответ на этот вопрос. К чему стремится искусство? Вызвать чувство, желание копнуть поглубже затронутую тему. За каждым истинным творением есть жизнь, есть автопортрет художника. Ну и, конечно, оно отражает эпоху. Произведение искусства – это соединение сильной внутренней мысли и чувства, которое оно вызывает. Когда смотришь на картину, и она тебя захватывает.
— В спектакле крайне категорично противопоставлены «чистое искусство» и творчество за деньги. Не случайно и у ростовщика появляется имя, отсылающее к библейскому олицетворению материальных благ. Так должно ли, может ли искусство продаваться?
— Сложный вопрос. И важный. Это как у Пушкина: «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать». Ну, например, чтобы выпустить спектакль, нужно потратить много денег. Для независимого проекта, как правило, выход один – кредит. Чтобы его выплатить, нужно, разумеется, продавать. По сути, об этом и спектакль. И я его — и по факту, и по сюжету — продаю. И вот правильно ли это все – действительно, ключевой вопрос.
— Как возникла параллель с образом «Сына человеческого» Р. Магритта?
— Сцена аукциона сразу представилась с этим персонажем. Он олицетворяет собой искушение. Но только искушение нашего «сегодня». И это деньги. Кроме того, персонаж на картине – без лица, оно закрыто. И Чартков у нас никогда не поворачивается к зрителю лицом по задумке. Лишь в самом финале.
— Какая судьба ждет спектакль в ближайшее время? Иначе говоря, поведайте о творческих планах, с ним связанных.
— «Мамон. Ценность, взятая в залог» изначально задумывался как спектакль «на событие». Премьера состоялась вскоре после Дня рождения Николая Васильевича Гоголя. Хочется и в дальнейшем показы к каким-то важным датам привязывать. Хотя вот в следующий раз спектакль пройдет 15 мая — там же, на сцене Музея Достоевского. Кроме того, очень хочется повозить его по фестивалям, так как там особая публика. Она более восприимчива, в большей степени стремится к пониманию работы, а не к развлечению. Но она же и самая строгая. Да и просто съездить в другой город – тоже невероятно интересно. Сейчас, например, ведем переговоры с Казанью. Надеюсь, все получится и наш спектакль там примут.
Беседовала Елена Чернакова