27 апреля в петербургском ТЮЗе состоится премьера спектакля «Носороги». В преддверии премьеры мы поговорили с режиссером спектакля — москвичом Андреем Калининым. Ставит спектакль режиссер не один, а в соавторстве с Николаем Рощиным, художественным руководителем театра «А.Р.Т.О.», расшифровывающимся как «Актерское режиссерское театральное общество». В Петербурге Николай и Андрей работали вместе над спектаклем «Ворон» в Александринском театре, а в Москве Андрей Калинин выпустил две постановки на сцене театра «А.Р.Т.О.»: «Танго» и «Сталкер».
— Андрей, Вы начинали как артист, затем совершили шаг в режиссуру. Почему? Вы продолжаете играть в спектаклях или полностью переквалифицировались?
— Надеюсь, не полностью. Крайний раз я выходил на сцену примерно год назад в роли Иванова (по одноименной пьесе А. П. Чехова), спектакль назывался «Мертвянов». Поставил его мой друг, однокурсник и коллега по театру Олег Герасимов. Очень интересный был опыт. В таком экстремальном самочувствии я на сцене еще не прибывал!
Почему режиссура? Это страшная тайна, о таких вещах не говорят.
— У вас сплоченный коллектив. В Петербурге вы всегда работаете втроем: Иван Волков занимается музыкальной частью, Вы выступаете в качестве второго режиссера, Николай Рощин – руководит процессом. Что определяет, что сплачивает вас?
— Чувство вкуса и сценической правды. В данном спектакле у нас стерты границы первого и второго режиссера. Мы сочинили этот спектакль вместе. Но репетирую пока я один. Николай подключится на финальной стадии.
— Есть ли определенная специфика в актерах ТЮЗа?
— Да, есть. Большое количество детских спектаклей формирует в артисте «особенный» способ существования на сцене, и он совсем не подходит для нашей постановки. Поэтому здесь очень важно – уметь переключаться.
— Как Вы считаете, должны ли ставиться специальные спектакли для детей, или они должны быть адресованы широкому кругу людей?
— Конечно, должны ставиться специальные спектакли для детей. Хотя я в детстве совершенно не любил театр, там всегда шло что-то очень скучное и фальшивое с дурными голосами.
Мы рассчитываем на взрослую публику. Но посмотрим, может и школьников это заинтересует.
— Почему Вы выбрали «Носорогов»? В этом сезоне театр «Мастерская» тоже выпустил спектакль по этой пьесе Ионеско.
— У нас были другие варианты пьес. Но, посоветовавшись с Адольфом Яковлевичем, мы решили, что такой материал рискованно ставить с незнакомой для нас труппой, поэтому мы и вышли на «Носорогов»: пьеса соответствуют и нашим устремлениям, и ожиданиям ТЮЗа.
— Выбранная пьеса — своеобразный компромисс?
— Возможно. Но, в любом случае, это хороший материал и нам очень подходит. За такой короткий срок невозможно поставить что-то совершенно несвойственное труппе. Вышло так, что репетиции начались только в начале марта.
— В вашем спектакле место действия — дом престарелых. Почти запрещенный прием. Что он для вас значит?
— Это скорее психологическое пространство, круг ограничений и стереотипов, навязанных системой и самими людьми, в котором они существуют «на автомате». Мы взяли артистов самого старшего поколения и поместили в замкнутое пространство, поэтому у всех сразу родилась такая ассоциация.
— Андрей, насколько вам важен артист?
— Для меня артист — это самая важная часть спектакля. Декорации, костюмы, свет, трюки и прочее — это все костыли, протезы. Если нет артиста, который находится в сложном, парадоксальном сценическом состоянии — спектакль будет пустой. Интересно было бы сделать спектакль, который держался бы только на артистах. На их чувстве формы, композиции.
— Без внешней формы?
— Форма должна быть в самом артисте. Здорово, когда на пустом месте, не таская тонну железа, артисты сами создают иное пространство. Но это не стабильная вещь, и очень непростая задача: невозможно прийти в театр, взять артистов, с которыми ты не знаком, и за два месяца сделать нечто, что держалось бы только на их мастерстве. По крайней мере, я пока так не умею.
— В ТЮЗе множество постановок современных режиссеров: это и «Танец Дели» Волкострелова, и «Рисунки на потолке» Александровского, и «Ленька Пантелеев» Диденко. Но, несмотря на этот опыт, работа в сценической манере театра «А.Р.Т.О.» — это своеобразная лаборатория для труппы ТЮЗа.
— У нас не было задачи обучить артистов своей сценической манере. Здесь требуются стандартные вещи: фиксация актерского рисунка, самоконтроль и осознанность поведения на сцене. Школа драматического театра со всей сложностью и глубиной процесса только приветствуется.
— В общем, артисты в вашем спектакле — не марионетки.
— Что значит марионетки? Марионетки – это хорошо. Гордон Крэг считал Шаляпина сверхмарионеткой. Сверхмарионетка – это супер-артист, который способен наполнить любой сценический рисунок сложной и яркой художественной жизнью. У марионетки может быть сотня сочленений, и все они движутся и живут. Или, напротив, она может быть вообще без них — просто бревно на веревке, и, как его не води, оно, вряд ли, долго продержит внимание.
— Для театра «А.Р.Т.О.» актуально понятие «наш артист»? В театре работают только ученики и однокурсники Николая Рощина?
— Нет, не только. В труппе выпускники разных школ. Редко бывает, чтобы человек пришел и сразу все понял. Головой понять — одно, телу нужно больше времени и практики. Например, биомеханические этюды можно выучить достаточно быстро, но, чтобы начать применять эти принципы в своей игре на сцене, нужно поделать их не один год. Если актер тренирует ум и тело (или хотя бы что-нибудь одно), если он думает о партитуре роли в общей композиции спектакля, пытается сделать свою линию максимально ярко и точно – то он «наш артист».
— Андрей, что Вы любите в современном театре?
— Очень редко хожу в театр. Не могу разделить на современный и не современный. Мне все равно, какой он, главное, чтобы там рождалась другая реальность.
Беседовала Елизавета Ронгинская
Фото спектакля: Наталья Кореновская
Фото из личного архива Андрея Калинина